Храни Молитвой Нас, Государь.
ВО ИМЯ УБИЕННОГО ГОСУДАРЯ НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА
Рассказы монахини Леснинскою монастыря Варвары (Сухановой, 1896-1972) перепечатаны из журнала "Православная жизнь", 1991, № 7, Джорданвилль
В 1923 году летом моя знакомая девушка, Ирина Мейер, получила из Петрограда письмо от своей подруги - тоже молоденькой барышни. Как могло дойти в то время письмо, я удивляюсь. Девушка из страждущей Руси открыто писала, что с Божией помощью решила избрать путь иноческий и к нему стремится всем сердцем. Эта чистая душа описывала свой недавний сон. Идет она по Петрограду, перед ней вырастает новый, прекрасный, белый храм. Входит внутрь. Удивительный по красоте Дом Божий. В нем все сияет, светится, переливается. Девушка поражается его великолепию и спрашивает:
- В честь кого построен этот храм? И отвечает ей невидимый кто-то: - Во имя убиенного Государя Николая Александровича.
Монахиня Варвара
наверх
ПРЕДЧУВСТВИЕ РЕБЕНКА
Вот что рассказала мне госпожа Мария Швейновская о своем сыне, отошедшем ко Господу семи лет в г. Киеве за несколько лет до революции: "Я приехала в больницу навестить моего отходящего от земли сына, ангела, отлетающего из грешного печального мира, и спросила его: - Что тебе принести из дома? Он задумался и тихо прошептал: - Портрет Государя.
Я удивилась его странной просьбе и поспешила исполнить желание моего крошки, последнее желание. Я привезла сейчас же портрет Государя Николая Александровича. Мальчик с радостью взял его в руки, поцеловал, и слезы покатились из его печальных, больших глаз.
- О чем плачешь, Сереженька, дитя мое? - Ах, мамочка, ты знаешь, как мне жаль Государя, какой Он бедный, несчастный.
Мне тяжело было видеть горе моего мальчика, предвидевшего страдания и мученическую кончину Государя Николая Александровича за несколько лет до революции, на грани смерти видящего грядущее.
Он отлетел, мой светлый ангел, мое утешение. Я осталась с детьми моими земными, обыкновенными.
Настали дни революции... После страданий и мученической кончины нашего Государя поняла я предсмертное предсказание моего мальчика. Понятны стали его слезы, жалость к Царю-мученику".
Монахиня Варвара
наверх
ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА МАРИЯ
Рассказ был напечатан в журнале "Русский паломник", 1997, № 15.
Каждый год я непременно хворала пневмонией. И так продолжалось не год и не два, а лет десять. Я уже была замужем, а моей дорогой незабвенной бабушки уже не было на этом свете. Попав в очередной раз на сквозняк, на сей раз весной, я сильно расхворалась, но долго переносила недуг на ногах, пока не свалилась. Был день рождения Императора Новомученика, 19 мая. В моем дневнике этот день подчеркнут. К моему горю, дома я была совершенно одна, муж в командировке, родные далеко, помочь некому. А помощь была нужна, потому что я даже не могла встать на звонок в дверях. На меня наваливалось что-то неживое, смертное, страшное. Я слабела духом и сдавалась. Меня знобило, хотелось пить.
Утром мне стало полегче, и я очнулась. Пахло сиренью, за окном распевали птицы, жара почти не было. Поверх одеяла я была накрыта чем-то. Офицерская старинная шинель с орлами! Господи! Откуда?! В кресле сидела девочка лет семнадцати и тихонько читала чудным грудным голосом акафист святителю Николаю по тетрадке, которую я тотчас узнала! (Когда-то семилетней девочкой я переписывала этот акафист по просьбе моей бабушки, монахини в миру, в отдельную тетрадку для какой-то болящей тетеньки.) "Брежу!"- испугалась я. Девочки этой не знаю. И никто, даже ленинградская племянница, если бы и приехала, читать акафист, да еще вслух, с распевом, не сумела бы. И произношение у этой незнакомки несовременное, а как у бабушки - "ч" и "щ" произносит по-петербургски. Конечно, это я брежу! Но почему-то спрашиваю:
- Откуда такая странная шинель? - Папина, - ответила она. - А ты кто? - Мария. - Какая? - Сестра милосердия.
Я смотрела на круглое лицо с большими серыми глазами, что-то достойное и кроткое в облике. Платье простое, светло-голубое. И ветка сирени в вазе свежая. - Дай мне попить.
Она подошла ко мне с чашкой теплого молока. Я спросила: - Это что, мой бред?
- Достоевский сказал, что нет бреда и нет безумия. Просто иногда в чрезвычайных обстоятельствах люди видят и другой мир. Я выпила молоко, теплое, вкусное. - Ты сегодня выздоровеешь окончательно. Папа сказал. Сегодня у него день рождения, а послезавтра именины. Хочешь, еще почитаю службу?
- Нет! Почитай что-нибудь другое, светское, веселое, а потом службу...
Чудный голос, переливаясь с низких воркующих нот в хрустальную высоту, читал мне смешной рассказ о молоденькой дамочке с кружевным зонтиком и юбке с оборочками. Чехов? Я никак не могла вспомнить такого рассказа. И вот только уже в 90-е годы, когда появилась книга Н. Тэффи, я узнала этот рассказ! Рассказ закончился. Просить читать еще я почему-то больше не смела, я как-то поверила в свою милосердную гостью. Она встала. У меня в изголовье всегда висели и висят бабушкины иконы Спасителя и Матери Божией. Девочка встала перед иконами, встала и я на колени в постели: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй нас, грешных. Пресвятая Богородице, спаси нас".
Потом я уснула и проснулась здоровой и свежей. В комнате я была одна. Но ветка сирени, которой у меня до болезни не было, благоухала. И лампадка горела, хотя я ее не зажигала. Но самое невероятное и драгоценное доказательство, что я, худая и грешная, удостоилась посещения оттуда, были бабушкины четки! Четки оказались висящими на иконе Спасителя. И это те самые четки, с которыми бабушка была положена в гроб и похоронена. Кисточка на кресте четок из зеленого гаруса была истлевшая, но сами четки даже не рассыпались. С четками с тех пор я не расстаюсь. Рассказывать тогда об этом я никому не стала, меня бы сочли сумасшедшей, но все близкие и батюшка мне поверили и помолились со мной. Болезнь же моя прошла бесследно. И я свято верю, что это по молитвам моей бабушки я была исцелена таким чудесным образом. Она всегда чтила Святителя Николая Чудотворца и Царственных новомучеников. Дважды мы ездили с ней в паломничество в тогдашний Свердловск к дому Ипатьева.
Нина Карташова
наверх
17 ИЮЛЯ
|
Есть день, похожий на могилу,
И ты его не пропусти.
Он в сердце каменном России,
В конце печального пути.
Она глядит из чернобыля,
Сквозь глубину протекших лет
На день, в который заложила
Себе последний монумент.
|
К. С.
наверх
БОЖЕ, ЦАРЯ ХРАНИ!
|
Я слышу: "Боже, Царя храни"...
Гимн славный льется в иные дни.
Былым величьем сквозь горечь лет.
Передо мною лежит портрет.
Слезой не станет волненье чувств.
С улыбкой горькой - на сердце груз.
В глаза святые гляжу, молюсь.
Что ж не хранила Царя ты, Русь?
Его под пулю ты предала.
Воронья стая клюет Орла.
И коронует, сойдя с ума,
Венцом терновьм Царя страна.
И жизнь, и имя, и честь отняв,
Земную славу втоптали в прах.
И в лик иконный вонзали нож.
Стоглавой гидрой ярилась ложь.
Но громче голос: "Святым он был!"
Русь не хранила - Господь хранил.
Храм чистый сердца не осквернен.
Награда в Вышних за скорбь и стон.
И снят терновый с главы венец.
Венец нетленья дает Творец.
Царю хваленья прольем, как встарь.
Храни молитвой нас. Государь.
|
Марина Кравцова
Из книги прот. Александра Шаргунова "Богом Прославленный Царь".
|
