Увоз из Тобольска
Их Величеств и Великой Княжны Марии Николаевны.

Ближайшими к Тобольску крупными центрами были главный город Западной Сибири Омск, которому Тобольск подчинялся в административном отношении, и Екатеринбург - столица Урала. В обоих этих городах прочно укрепилась большевистская власть.

В течение первых четырех с половиной месяцев после октябрьского переворота большевики не предпринимали в отношении Тобольска никаких шагов. Но вот, 11/24 марта из Омска приехал большевистский комиссар Дуцман, латыш по национальности, назначенный комиссаром Тобольска и одновременно комиссаром над Царской Семьей, на место Панкратова, выгнанного Солдатским комитетом еще 26 января. Он поселился в доме Корнилова, но ни во что не вмешивался. И вся его роль ограничивалась общим надзором за содержанием Царственных Узников под стражей.

Через два дня после его приезда, 13/26 марта в Тобольске появился первый отряд красноармейцев, прибывший из Омска(1).

Вслед за ним, 15/28 марта, прибыл отряд красногвардейцев из Екатеринбурга, но главари омского отряда потребовали, чтобы он ушел. Будучи вдвое слабее, он подчинился.

Однако этим дело не кончилось. Через две недели, 31 марта/13 апреля, оттуда пришел новый отряд, равный по силе омскому, под командой комиссара Заславского. Свидетель Мундель, допрошенный судебным следователем, показал: "Это был злобный еврей. Он собирал наших солдат на митинг и настраивал их, чтобы Семья немедленно была переведена в каторжную тюрьму" (Н. Соколов, стр. 42). Полковнику Кобылинскому с трудом удалось отклонить эту угрозу. Он прибегнул к хитрости, заявив, что в таком случае охране также придется перебраться в тюрьму. Такая перспектива не привлекала солдат, они запротестовали и попытка Заславского не удалась.

Тем временем, пока омские и екатеринбургские большевики оспаривали друг у друга право распоряжаться Царской Семьей, 9/22 апреля в Тобольск приехал, наконец, долгожданный комиссар из Москвы. Это был чрезвычайный комиссар Яковлев, предъявивший полномочия за подписью самого председателя Всероссийского Центрального исполнительного комитета Янкеля Свердлова. При нем был отряд красноармейцев в 150 человек.

Первые два дня он присматривался к Царской Семье, причем его особенно интересовало состояние здоровья Наследника Цесаревича. Вместе с этим он старался за это время подчинить своему влиянию как отряд Особого Назначения, так и оба отряда красногвардейцев, омский и екатеринбургский. Ему удалось этого достигнуть. В результате этой внутренней борьбы Заславский был изгнан солдатами, после чего он спешно вернулся в Екатеринбург, где осведомил местный совдеп о положении в Тобольске, что имело важные последствия для дальнейшего хода событий. Вечером 11/24 апреля Яковлев собрал Солдатский отрядный комитет, которому фактически принадлежала власть над Царственными Узниками, и объявил, что ему поручено увезти Царскую Семью из Тобольска. Никакого серьезного сопротивления со стороны солдат он не встретил.

Убедившись, что Наследник действительно серьезно болен и ехать не может, Яковлев сообщил об этом в Москву и получил приказ увезти в крайнем случае одного Государя, а всю Семью временно оставить. На следующий день 12/25 апреля, во второй половине дня он объявил, наконец, Государю о своей миссии, предоставив Их Величествам самим решить все вопросы, связанные с предстоящим отъездом. После мучительных колебаний Государыня, поставленная перед тяжелой необходимостью сделать выбор между долгом Императрицы и чувствами любящей матери, решилась несмотря на болезнь Наследника ехать с Государем, взяв с Собой Великую Княжну Марию Николаевну, тогда как остальные Августейшие Дети должны были оставаться до выздоровления Наследника и присоединиться к Родителям позднее. Место назначения держалось втайне, но все были уверены, что Государя везут в Москву. Отъезд был назначен на 4 часа утра в пятницу, 13/26 апреля.

Ниже приводится запись из дневника П. Жильяра, посвященная описанию всех событий этого дня.

Четверг 12/25 апреля. - "Около 3 часов, проходя по коридору, я встретил плачущих слуг. Они сказали мне, что Яковлев объявил Императору, что Его увозят. Что происходит там? Я не смею пойти без приглашения и возвращаюсь к себе. Через минуту Татьяна Николаевна постучалась ко мне в дверь. Она, вся в слезах, пришла сказать, что Ее Величество желает меня видеть. Я явился к Императрице. Она была одна и очень взволнована. Она мне сообщила, что Яковлев был послан из Москвы, чтобы увезти Императора, и что отъезд произойдет сегодня ночью. "Он уверяет меня, что с Императором не случится ничего дурного, и если кто-либо захочет сопровождать Его, препятствий к этому не будет. Я не могу пустить Императора одного. Его хотят разлучить с Семьей, как тогда... Его хотят толкнуть на что-нибудь дурное, держа Его в страхе за Семью.... Император им необходим(4) они знают, что Он один является представителем России... Вдвоем у нас хватит силы сопротивляться, и во время этого испытания я должна быть при Нем. Но мальчик еще болен... Вдруг последует осложнение... Боже мой, какая ужасная мука! В первый раз в жизни я не знаю, как поступить. Я чувствовала себя такой твердой каждый раз, когда мне надо было решиться на что-нибудь, а теперь я ничего не чувствую. Но Бог не допустит этого отъезда, его не может быть и не должно быть... Я уверена, что в эту ночь вскроется река"...

Тогда вмешалась Татьяна Николаевна: "Но, Мама, если Папа непременно должен ехать, так надо решиться на что-нибудь?" Я поддержал Татьяну Николаевну, сказав, что Алексей Николаевич чувствует Себя лучше, и что мы будем о Нем заботиться. Ее Величество сильно страдала, не зная, на что решиться; Она ходила по комнате, продолжала говорить, обращаясь скорее к Себе, чем к нам. Наконец. Она подошла ко мне и сказала: "Да, так лучше, я поеду с Государем, я доверяю вам Алексея!"

Император вышел вскоре; Она подошла к нему и сказала: "Это решено; я поеду с Тобой, Мария будет сопровождать Нас!" Император ответил: "Хорошо, если Ты так хочешь".

Я спустился к себе. Весь день прошел в сборах. Князь Долгоруков и доктор Боткин сопровождали Их Величества, также и Чемодуров (слуга Императора), Анна Демидова (горничная Императрицы) и Седнев (лакей Великих Княжон). Решено было, что 8 офицеров и солдат из нашего караула поедут с ними. Вся Семья провела полдня у постели Алексея Николаевича.

Вечером, в 10 ? ч., мы поднялись пить чай. Императрица сидела на диване, и две дочери были около нее. Они так плакали, что лица у Них распухли. Все же каждый из нас старался скрыть свое страдание, и казаться спокойными. Нам казалось, что если кто-нибудь не выдержит и поддастся горю, то увлечет за собой и всех. Император и Императрица были серьезны и задумчивы. Чувствуется, что Они готовы на все жертвы, даже своей жизнью, если Господь потребует этого для спасения России. Никогда Они не выражали нам столько доброты и внимания. Их большое спокойствие, Их удивительная вера передались нам.

В 11 ? часов слуги собираются в большом зале. Их Величества и Мария Николаевна прощаются с ними. Император целует всех мужчин, Императрица - всех женщин. Почти все плачут. Их Величества удаляются; все спускаются в мою комнату. В 3 ? ч. экипажи въезжают во двор. Это были отвратительные тарантасы(1). Один только был с верхом. Мы нашли на заднем дворе немного соломы и уложили ее на дно экипажей, а также положили матрас для Государыни. В 4 часа мы поднялись к Их Величествам, которые в это время выходили из комнаты Алексея Николаевича. Императрица и Великие Княжны плачут, Император кажется спокойным и старается подбодрить каждого из нас; Он нас целует. Императрица, простившись со мной, просит меня не спускаться, а пройти к Алексею Николаевичу. Я отправляюсь к ребенку; Он плачет в кровати. Через несколько минут мы слышим шум удаляющихся экипажей. Великие Княжны, рыдая, идут к двери комнаты брата"(2).

Если П. Жильяр пишет о том, что творилось в эти трагические часы в стенах б. Губернаторского дома, то дочь лейб-медика Е. С. Боткина нарисовала картину отъезда Их Величеств, как она его видела из окна своей комнаты в корниловском доме, по другую сторону улицы. Вот ее рассказ:

"В эту ночь я решила не ложиться и часто смотрела на ярко освещенные окна губернаторского дома, в котором, казалось мне, появлялась иногда тень моего отца, но я боялась открывать штору и очень явно наблюдать за происходящим, чтобы не навлечь неудовольствие охраны. Часа в два ночи пришли солдаты за последними вещами и чемоданом моего отца. Около этого же времени на улице послышался непрестанный скрип полозьев, топот верховых и запряженных лошадей. Это были ямщики и конные из отряда Яковлева. Накануне собирали лучших ямщиков и сани со всего города и еле-еле нашли крытый возок для Ее Величества. На рассвете я потушила огонь. Губернаторский дом и казармы были ярко освещены. За заборами загородки вереницей стояли сани и возок, ожидая, чтобы им открыли ворота. На улице то и дело появлялись то Дуцман, то Кобылинский или кто-нибудь из солдат охраны. Наконец один взвод вышел из ворот Корниловского дома, и построившись на улице, ушел куда-то в сторону почтового пути. Изредка являлись какие-то незнакомые солдаты верхом, очевидно, из отряда Яковлева. Наконец ворота загородки открылись, и ямщики, один за другим, стали подъезжать к крыльцу. Во дворе стало оживленно, появились фигуры слуг и солдат, тащившие вещи. Среди них выделялась высокая фигура старого камердинера Его Величества Чемодурова, уже готового к отъезду. Несколько раз из дома выходил мой отец, в заячьем тулупчике князя Долгорукова, так как в его доху закутали Ее Величество и Марию Николаевну, у которых не было ничего, кроме легких шубок. Наконец на крыльце появились Их Величества, Великие Княжны и вся свита. Было часов пять утра, и на рассвете бледного весеннего дня всех можно было хорошо видеть. Комиссар Яковлев шел около Государя и что-то почтительно говорил Ему, часто прикладывая руку к папахе. Стали садиться, укутываться. Вот тронулись. Поезд выехал из противоположных от меня ворот загородки и загнул мимо забора, прямо на меня, чтобы затем под моими окнами повернуть налево по главной улице. В первых двух санях сидели 4 солдата с винтовками, затем Государь и Яковлев. Его Величество сидел справа, в защитной фуражке и солдатской шинели. Он повернулся, разговаривая с Яковлевым, и я, как сейчас, помню Его доброе лицо с бодрой улыбкой. Дальше были опять сани с солдатами, державшими между колен винтовки, потом возок, в глубине которого виднелась фигура Государыни и красивое, тоже улыбающееся такой же ободряющей улыбкой, как у Государя, личико Великой Княжны Марии Николаевны, потом опять солдаты, потом сани с моим отцом и князем Долгоруковым. Мой отец заметил меня и, обернувшись, несколько раз благословил. Потом опять солдаты, Демидова с Матвеевым, Чемодуров с солдатами, опять солдаты и верховые вокруг. Все это со страшной быстротой промелькнуло передо мной и завернуло за угол. Я посмотрела в сторону губернаторского дома. Там на крыльце стояли три фигуры в серых костюмах и долго смотрели вдаль, потом повернулись и медленно, одна за другой, вошли в дом"(3).

Путешествие на лошадях во время весенней распутицы в примитивных возках, которые невыносимо трясло на разбитых дорогах, было истинным мучением. Пришлось переправляться через три больших реки и иногда следовать пешком, так как тающий лед мог не выдержать тяжести повозок. В некоторых местах лошади шли по грудь в воде. Во время пути Яковлев проявлял странное беспокойство и все время торопил ямщиков. Восемь раз меняли лошадей и без остановки ехали дальше. В с. Покровском пересели в приготовленные заранее переменные тарантасы. С ночевкой в с. Выясневе 285 верст от Тобольска до Тюмени проехали в 40 часов. Государыня, больная и измученная, с невероятным мужеством перенесла это испытание.

На одной из почтовых станций произошла неожиданная встреча. В ожидании лошадей, пока их перепрягали, Государыня заметила стоявшего неподалеку оборванного чернорабочего. Всмотревшись пристальнее, Ее Величество узнала в нем одного из офицеров Своего Крымского Конного полка штабс-ротмистра Седова. Уже несколько месяцев он жил в Тюмени и только теперь пробирался в Тобольск в надежде быть чем-либо полезным Царской Семье. Сейчас эти надежды рушились...

На последнем этапе. В двадцати верстах от Тюмени, случай помешал встрече с другим известным Их Величествам офицером того же полка - корнетом Марковым. Здесь к небольшой охране, взятой Яковлевым из Тобольска присоединились 15 всадников, посланных конвоировать Царственных Узников до города. Они принадлежали к отряду, которым командовал Марков, прибывший за месяц до этого в Тобольск и вскоре поступивший на службу к большевикам в Тюмени. Но сам он в эту минуту сидел в тюрьме, куда его бросили по недоразумению незадолго до проезда Их Величеств через Тюмень и затем через несколько дней освободили. Неизвестно, был ли он на подозрении у большевиков, или этот арест оказался случайным совпадением.

В Тюмень Их Величества прибыли 14/27 апреля, в Вербную Субботу, в 9 часов вечера. Окольным путем, минуя город, Они были доставлены прямо на вокзал, где Их ждал специальный поезд, состоявший из четырех вагонов, который без промедления отошел на запад, т. е. в сторону Екатеринбурга(4).

В дороге Яковлев узнал, что Екатеринбург не пропустит Царственных Узников. Заславский, опередивший его на один день, успел предупредить и мобилизовать Уральский областной Совет. Тогда он приказал повернуть назад и ехать на восток, чтобы через Омск пробраться на южную линию и попытаться пробиться в Европейскую Россию через Челябинск и Уфу. На ближайшей к Омску станции Куломзино поезд был остановлен отрядом красноармейцев. Здесь Яковлев узнал, что Уральский Совет объявил его вне закона за то, что он якобы пытается увезти Государя за границу. Тогда он отцепил паровоз и один отправился в Омск говорить по прямому проводу с председателем ВЦИК Свердловым. Этот последний приказал ему ехать в Екатеринбург. Ему оставалось только подчиниться(5).

Вечером 17/30 апреля поезд пришел в Екатеринбург, где был оцеплен сильным отрядом красноармейцев. В тот же день Их Величества, Великая Княжна Мария Николаевна и все прибывшие с Ними, за исключением кн. Долгорукова, которого сразу отправили в городскую тюрьму, были перевезены в дом Ипатьева. С этой минуты Они находились в руках екатеринбургской преступной шайки.

(1) Корнет Марков, выехавший из Тобольска 11/24 марта, встретил по дороге головную часть этого отряда. Вот как он описывает эту встречу:

"На рассвете проезжали мы через довольно большой лес. Вдруг, откуда-то издалека послышался звон колокольчиков и какие-то дикие крики и песни. Колокольчики заливались все громче и громче. Было ясно, что навстречу нам едет целый караван троек. Вот они все ближе и ближе... Мы сделали довольно большой поворот, и в этот момент нам навстречу вынеслась бешеным карьером тройка с огромным красным флагом, развевавшимся на длинном древке, который держал в руках, стоя в санях во весь рост, здоровенный детина, в ухарски заломленной набекрень папахе и полушубке шерстью навыворот. С ним сидели еще три или четыре солдата с винтовками. За ними летели сани с пулеметом и двумя-тремя солдатами и так далее еще восемь саней, наполненные солдатами, вооруженными, что называется, до зубов, опоясанными пулеметными лентами... Вся эта банда что-то дико орала. Из некоторых саней доносились какие-то песни. Они с быстротой молнии промелькнули мимо нас и вскоре сделалось все тихо" (стр. 223-224).

(2) Это были сибирские "кошевы" - тележки на длинных дрожинах, без рессор, все парные, кроме одной троечной.

(3) Пьер Жильяр. "Трагическая судьба русской Царской Семьи", 1921 г., стр. 38-40.

(4) Т. Мельник (рожд. Боткина), стр. 58.

(5) Между Екатеринбургом и Омском, отстоящими друг от друга на расстоянии 1000 верст, Великий Сибирский путь разветвляется на две линии: северную, проходящую через Тюмень, которая расположена приблизительно посредине, и южную, более длинную, проходящую через Челябинск, Курган и Петропавловск. С Европейской Россией эта гигантская петля соединена двумя путями: через Екатеринбург на Пермь и через Челябинск на Уфу. От Омска дорога на восток снова соединяется и идет на Иркутск.

(6) Личность комиссара Яковлева продолжает оставаться невыясненной. Сведения о его прошлом разноречивы. Согласно одной версии, его настоящая фамилия была Мячин, происходил он из уральских рабочих, был известным большевиком и долго жил в эмиграции. С другой стороны, свидетели, видевшие его в Тобольске, говорят, что он производил впечатление интеллигентного человека, имел военную выправку и владел иностранными языками. В отношении Царской Семьи он держал себя почтительно и корректно. Судебный следователь Соколов пришел к выводу, что Яковлев, скрываясь под маской большевика, был враждебен их целям. В конце 1918 г., командуя около Самары большевистским фронтом, он добровольно перешел на сторону белых, в войска адмирала Колчака. Узнав об этом, следователь Соколов послал одного доверенного офицера, поручика Б. В. Молоствова, разыскать его. Оказалось, что он сразу же был арестован чехами и отправлен в Омск, где был передан чешской контрразведке. Здесь его следы теряются.