Беседа с членом Государственной комиссии С. А. Беляевым.
Завершила свою без малого пятилетнюю работу Государственная комиссия по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая 11 и членов его Семьи. Итогом ее деятельности стало принятое 30 января 1998 года письменное заключение, согласно которому принадлежность найденных останков Царской Семье полностью подтверждена. Однако эту точку зрения разделяют далеко не все. Принятое Правительством России 27 февраля 1998 года решение о захоронении "екатеринбургских останков" в Петропавловской крепости, рядом с царскими усыпальницами рода Романовых, вызвало значительный общественный резонанс, стало темой многочисленных публикаций в прессе, выступлений на радио и телевидении. При изложении своих позиций одни авторы движимы эмоциями, другие - политическим расчетом. Вероятно, в этой ситуации уместно предоставить слово ученым. Наука чужда пристрастий: она основывается на конкретных фактах и ее выводы наиболее объективны.
Предлагаем вниманию наших читателей беседу нашего корреспондента с одним из членов Государственной комиссии по изучению "екатеринбургских останков" - Сергеем Алексеевичем Беляевым. Сергей Алексеевич - крупный ученый-археолог, историк, сотрудник Института всеобщей истории РАН, автор около ста научных работ. С. А. Беляевым и группой его сотрудников-единомышленников проводились археологические изыскания при обретении мощей многих православных святых, в числе которых преподобный Максим Грек, святители Московские Филарет (Дроздов) и Иннокентий (Вениаминов) и другие. С. А. Беляев - один из двух членов Государственной комиссии, которые выступили на заседании Комиссии 30 января со своими особыми мнениями, полностью не совпадающими с выводами комиссии.
Корр. Сергей Алексеевич, расскажите как вы стали членом Государственной комиссии. Известно, что вы первоначально не были в нее включены.
С. А, Беляев. Да, я вошел в Комиссию не с самого начала ее работы. С самого начала ее членом был митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий. На одном из заседаний Комиссии, осенью 1993 года, было вынесено решение в ближайшее время признать принадлежность останков Царской Семье окончательно и бесповоротно. Все ссылались на то, что наука доказала подлинность останков. В этой ситуации Владыка Ювеналий стал уговаривать меня включиться в работу Комиссии. Я от этого дела как мог уклонялся. 15 декабря 1993 года Святейший Патриарх лично вручил мне Указ, которым благословлял исследовать материалы следствия и экспертизы и дать по ним справку-заключение. Соответствующий доклад был вручен Святейшему Патриарху 15 апреля 1994 года . 21 апреля он был прочитан на заседании Священного Синода, а 22 апреля - на заседании Государственной комиссии.
Позднее Святейший Патриарх просил Ю. Ярова, который тогда, весной 1994 года, возглавлял Комиссию, приглашать меня на все заседания Комиссии, и я не пропустил практически ни одного из них. В состав Комиссии я был включен около года тому назад, а до этого участвовал в ее работе как эксперт со стороны Церкви.
Корр. Как шла работа Комиссии?
С. А. Беляев. Руководство Комиссии всегда стремилось поскорее закончить ее работу. Пик, если можно так сказать, работы Комиссии был в сентябре - октябре 1995 года. Тогда встал вопрос о захоронении останков и вся Комиссия проголосовала "за", кроме митрополита Ювеналия и заместителя министра культуры В. Брагина. Я не принимал участия в голосовании, так как еще не был тогда членом Комиссии. 6 октября 1995 года в Патриаршей резиденции в Свято-Даниловом монастыре состоялось совместное заседание Священного Синода и некоторых членов Комиссии. В нем участвовал Анатолий Александрович Собчак, который был самым старшим по рангу из присутствовавших членов Комиссии. А. Собчак сказал Святейшему Патриарху следующее: "Ваше Святейшество, Комиссия решила и постановила, и у Церкви нет иного выхода, как выполнять это решение".
Корр. Фактически это был ультиматум?
С. А. Беляев. Да это был ультиматум. Незадолго до того я был в Праге и там в архиве нашел уникальный документ - официальный доклад следователя Н. Соколова вдовствующей императрице Марии Феодоровне, в котором он сообщал, что останки Царской Семьи были сожжены . Я вернулся в Москву как раз к началу заседания Священного Синода. Святейший Патриарх предоставил мне слово для доклада о своем открытии перед членами Синода. Это дало возможность Святейшему Патриарху выступить с заявлением о том, что кроме заключения Государственной комиссии есть другой вывод, прямо противоположный, полученный в результате следственной экспертизы Н. Соколова в 1918 году. Тогда точку в работе Комиссии поставить не удалось.
Два года заседаний Комиссии не было вообще. За это время сменились несколько председателей: Ю. Яров, В. Кинелев, В. Игнатенко. Последним был назначен Б. Немцов.
Корр. Сергей Алексеевич, расскажите, пожалуйста, как проходили последние заседания Комиссии? Между кем в основном шла дискуссия?
С. А. Беляев. Дискуссии никакой не было, потому что наши с академиком Алексеевым два голоса были "гласами вопиющего в пустыне" среди общего хора. Бурно проходило одно из последних заседаний. Оно шло даже не по линии обсуждения каких-то принципиальных вопросов, а по линии редактирования текста так называемого протокольного решения - основного документа, который был принят на этом заседании Комиссии. Тем не менее председательствующий Б. Немцов сказал, что, когда мы будем обсуждать редакцию того или иного пункта - а их там было всего девять, - то можно будет высказаться и по существу вопросов. Я сидел за столом напротив Эдуарда Радзинского. Когда дошли до пункта третьего, где идет речь об утверждении, что найденные под Екатеринбургом останки принадлежат Николаю II и его Семье, я встал, чтобы сказать, что с этим утверждением не согласен, потому что еще не получены ответы на десять вопросов. Радзинский, который сидел напротив меня, поднялся, воздел руки и стал довольно эмоционально восклицать, что "мы все это уже слыхали", "хватит нам", "пора уже давно кончать все это". Между нами стояли бутылки с минеральной водой и стаканы. Председательствующий, наверное вспомнив случай с Жириновским и пытаясь предотвратить его повторение, весьма решительно и настойчиво попросил Радзинского пересесть подальше и увел его на другой край стола.
Корр. В качестве кого Радзинский присутствовал на заседании Комиссии?
С А. Беляев. Он был членом Комиссии по разряду общественных деятелей.
Корр. Кто еще входил в состав Комиссии?
С. А. Беляев. Более десяти заместителей министров и государственных чиновников. Затем общественные деятели, к ним относятся Владыка Ювеналий, А. К. Голицын - предводитель дворянства, художник Илья Глазунов. Все годы в Комиссии числился академик С. Аверинцев, но он ни одного заседания не посетил и 3 ноября 1997 года был выведен из ее состава. Кроме них в состав Комиссии входили Э. Радзинский, А. Авдонин и несколько ученых: академик В. В. Алексеев, директор института Истории и археологии РАН, я и С. В. Мироненко. Мироненко присутствовал в качестве то ли ученого-историка, то ли чиновника - директора Государственного архива Российской Федерации.
Корр. Получается, что специалистов-ученых было меньше, чем чиновников?
С. А. Беляев. Да. Из генетиков не было никого, из юристов - никого, из криминалистов - никого. Еще одно обстоятельство: обычно, когда ведется следствие, следователь - это одно лицо, а прокурор - другое. В следствии 1918-1924 годов так и было: все допросы велись в присутствии двух понятых и в присутствии прокурора или его помощника. А здесь в одном лице совместились и следователь и прокурор.
Корр. У многих может возникнуть естественный вопрос: была ли способна такая Комиссия вообще принимать какие-то верные решения, если она состояла по большей части из чиновников?
С. А. Беляев. Это вопрос не моей компетенции, хотя я его раньше поднимал, года два или три тому назад. Я говорил, что наша Комиссия выполняет фактически роль суда присяжных.
Корр, Вы, как член Комиссии, ощущали ли какое-то давление с целью заставить вас принять "нужное" решение, к которому подводилась вся Комиссия? С. А. Беляев. Прямого давления не ощущал никогда, но что это было бы желательно - всячески подчеркивалось. Корр. Как Вы относитесь к позиции Гелия Рябова, который многократно выступал в средствах массовой информации, утверждая, что эти останки подлинно царские и что он обнаружил их еще в 1979 году, проводя раскопки на месте, указанном в "Записке Юровского"?
С. А. Беляев. Могу сказать, что, вскрыв могилу в 1979 году, они с А. Авдониным очень затруднили всю дальнейшую работу над этими останками, потому что примерно на 3/4 площади могилы они нарушили почвенный слой, тем самым навсегда лишив ученых возможности установить время ее появления. Это можно было сделать с помощью современных методов, которые довольно широко используются в археологии. В этом районе можно было более-менее определенно установить, какие атмосферные осадки оседали в землю с начала двадцатого века. Анализируя химический состав почвы, впитавшей эти осадки, зная, как развивалась в этой округе промышленность, можно было с большой точностью определить, когда эта могила появилась. На той глубине, где находились останки, должен был сохраниться химический состав воздуха. Кроме того, на землю оседает пыльца растений. Все растения цветут в разное время. Метод пыльцевого анализа очень широко используется в археологии. Проделав такой анализ здесь, мы могли бы определить время года, когда была устроена эта могила. Рябов с Авдониным нарушили, может быть, первоначальный, а может быть, уже и не первоначальный земной покров могилы, и эти анализы проводить было бессмысленно.
Кроме того, сейчас можно точно говорить, что по всем признакам "Записка Юровского" - фальшивка. Это показал источниковедческий анализ документа, известного под условным названием "Записка Юровского", который провел доктор исторических наук Ю. А. Буранов. В своем "особом мнении" я провел анализ содержания записки и ее сравнение с выводами следствия Н. Соколова. Оказалось, что Юровский буквально на каждом шагу лжет. У него что ни слово, то стопроцентная ложь. Например, сам Юровский пишет, что он после расстрела Царской Семьи поехал в район Ганиной ямы на той машине, на которой везли тела. Следствие Соколова установило, что на этой машине поехал Ермаков и его команда, а Юровский оставался в доме Ипатьева еще длительное время, потом пошел в город, и в районе Ганиной ямы он оказался около шести часов вечера 17 июля. В своей так называемой записке он утверждает, что поехал с машиной и события этого дня описывает как очевидец, все время употребляя слова "я" или "мы", но следствием Соколова установлено, что его там весь день не было. Так - в отношении буквально каждого дня и каждого часа. После этого какая может быть ему вера?
Корр. Есть мнение, что "Записку Юровского" в 1928 году написал за него историк Б. Покровский. Как вы относитесь к такому утверждению?
С. А. Беляев. Только не в двадцать восьмом году. И не за него. Есть несколько вариантов "записки", и экспертиза, проведенная Юрием Алексеевичем Бурановым, установила, что один из сохранившихся вариантов написан рукой академика историка Покровского.
Корр. Могло ли это быть сделано умышленно, с целью дезинформировать тех, кто в будущем стал бы искать подлинное место захоронения?
С. А. Беляев. Этого я не знаю. Но надо учесть, что Покровский был одним из партийных функционеров, партийных идеологов того времени. Ему доверили архив Маркса-Энгельса-Ленина. Он выполнял многие, мягко говоря, деликатные поручения руководства партии.
Корр. Как бы вы могли прокомментировать появившуюся в прессе информацию о том, что Государственная комиссия получила ответы на все десять поставленных вопросов и это послужило предпосылкой завершения ее работы?
С. А. Беляев. Я при составлении своего "особого мнения" мог опираться только на те документы, которые были представлены на последнем заседании Комиссии. Нам для изложения "особого мнения" было отведено три дня. Посмотреть, как в этих документах все десять вопросов рассмотрены, удовлетворительные ли даны ответы или нет, у меня просто не было физической возможности. Поэтому я внимательно изучил представленные на Комиссию к 30 января 1998 года материалы только по двум вопросам: сопоставление выводов следствия Н. Соколова 1918 -1924 годов с результатами современного следствия и "Записка Юровского". Могу со всей ответственностью и категоричностью заявить, что удовлетворительного ответа по крайней мере на эти два вопроса из десяти ранее поставленных Комиссией не получено ни от следствия, ни от экспертизы.
Корр. Сформулируйте, пожалуйста, основные вопросы, которые, с вашей точки зрения, не позволяют принять категорическое определение Комиссии.
С. А. Беляев, Первое. Не проведено в должном объеме сопоставление выводов и системы доказательств следствия Н. А. Соколова и его предшественников с выводами и системой доказательств современного следствия.
Эта констатация касается прежде всего данных, содержащихся в так называемой "Записке Юровского" и других документах, вышедших из-под пера участников злодеяния. До сих пор споры велись только о том, кем и когда составлен этот документ, и совершенно не обращалось внимания на анализ его содержания. А между тем состав описываемых в нем событий, их последовательность и деятельность отдельных лиц, в частности самого Юровского, совершенно не соответствует тому, что известно по материалам следственного дела Н. А. Соколова.
Признаюсь, что я больше доверяю документам следствия Н. А. Соколова хотя бы потому, что оно было проведено в строгом соответствии с уголовным и уголовно-процессуальным законодательством Российской Империи, в частности все показания снимались под присягой, а все допросы проводились в присутствии прокурора или его заместителя ("товарища"). А "Записка Юровского" - это, по сути дела, беллетристика и за содержащиеся в ней сведения автор никакой ответственности не несет.
Второе. Насколько мне известно, основное внимание в течение декабря 1997 года - января 1998 года экспертиза уделила антропологическому изучению останков; вопрос о необходимости проведения такой работы был поднят в моей записке 1994 года. Как заявил проф. В. Н. Звягин, впервые была произведена полная инвентаризация останков, они были распределены по отдельным скелетам и составлено их научное описание. Таким образом, теперь появилось что сравнивать. Но, насколько мне известно, не были добыты и проанализированы медицинские документы, относящиеся к Царской Семье, и до сих пор неизвестны прижизненные антропологические характеристики Ее членов. Таким образом, в настоящее время нет того, с чем сравнивать.
В материалах современного следственного дела была лишь одна выкройка мундира для Государя, которая давала некоторое представление о строении его тела.
Третье. Для доказательства принадлежности останков Императорской Семье и Ее верным слугам используется обычно тот факт, что была сделана реконструкция лиц по черепам по методу М. М. Герасимова. Мне в свое время доводилось слушать лекции М. М. Герасимова и по роду своей работы в качестве археолога в системе Академии наук приходилось неоднократно сталкиваться с использованием этого метода. Даже не принимая во внимание тот факт, что этот метод и при идеальных условиях имеет налет определенного субъективизма, он предполагает достаточно хорошую сохранность лицевой части черепа. А на большинстве скелетов, найденных под Екатеринбургом, лицевая часть черепа или вообще отсутствует, или сохранилась очень фрагментарно.
Четвертое. Одним из основных методов, используемых экспертизой для отождествления обнаруженных останков с конкретными людьми, является метод фотосовмещения. О его недостатках мной подробно было сказано в записке 1994 года. Достоверно мне неизвестно, что по нему было сделано за последние два месяца, но, по имеющимся у меня сведениям, коррекция, необходимая в связи с тем, что при съемке живых людей и черепов использовалась разная фотоаппаратура, не была проведена. А при пользовании этим методом в измерениях счет идет на миллиметры.
Корр, Тем не менее решение о захоронении все-таки принято, хотя очень многие его не приемлют. Сергей Алексеевич, каким, по-вашему, может быть выход из этой ситуации?
С. А. Беляев. Нужно похоронить останки, как предложил Священный Синод, во временной символической могиле в Москве или Екатеринбурге, что, с моей точки зрения, еще лучше. Затем спокойно, уже без всякого ажиотажа, без всякой политики продолжить работу.
Журнал Московской Патриархии №4 1998г.
|